Neverhood, The: Сон чудовищ

В этом черном небе нет ни одной звезды. Бог спит, и его недостроенный мир мертв своей собственной смертью. Заводная мышь делает вид, что поглощает бесконечный кусок пластилинового сыра. Сине-зеленые козявки делают вид, что пасутся под огромным искусственным мухомором — вот уж поистине врата в иной мир, в святая святых. На стене одной из пещер выгравирована история, которой никогда не было. Тумблер робота поставлен в положение «зло». Где-то за пазухой Того, Кто Наблюдает Из Башни, мертв вирус. Радио передает коллекцию сэмплов абсолютной тишины. Джон Донн уснул.

Их четверо здесь. И только один Вилли, несмотря на всю пустоту в своей пластилиновой голове, понимает весь ужас чуждой земли, когда глаза не видят и слух не внемлет. Клэймэну неведом страх, он беззаботно (инстинктивно?) проходит свой путь к тронному залу, где должен пережить свой Саммат Наур. Клогга устраивает бесплодность мертвого мироздания, вряд ли он сожалеет о том, что не сможет творить, как Хоборг. Чудной пушистый зверек, случайно свалившийся однажды на Клэймэна, не в счет, он входит в число этих четырех по воле случая, но все-таки это самое симпатичное создание. Кажется, что он, уползая по своим делам, четко знает, что ему нужно от этой жизни и этого мира, а какими судьбами живет или умирает якобы несуществующая планета, ему абсолютно всё равно.

Вилли дает жизнь Клэймэну, он позволяет родиться Герою, которому суждено сделать то, что не по плечу его создателю. У Вилли есть своя жизнь (так странно видеть образчик теплого, уютного быта в этом мире мертвого хаотического порядка), у него есть опыт, у него куча узелков на веревочке его жизни — о каждый можно споткнуться так, что не захочешь вставать и идти дальше. О каком Саммат Науре может идти речь? Пусть это сделает tabula rasa, воплощенная мечта Руссо, пусть он начнет вязать свои узелки с нуля. Первым узелком буду я, Вилли, я оставлю ему пару сообщений и несколько десятков видеокассет. Он полюбит меня и этот мир, потому что любовь — это чувство по умолчанию. Вторым его узелком будет страх — пусть он узнает, как рушится привычный мир, пусть он узнает, как Клогг напугал меня и оскорбил Хоборга, с которым нам было так хорошо. Но этот страх пусть останется моим страхом, страхом Вилли, а Клэймэн пусть бесстрашно идет по намеченному пути. Однажды он доберется до моей комнаты, а затем услышит мой резкий, беспомощный, пронзительный крик. Вот только погибнуть не входило в мои планы…

Смерть — постоянный и основной бэкграунд этого мира. Раздавленная пластилиновая козявка, утонувшие в небытии Бил и Вилли, дыра, в которую не сливается — проваливается — вода из канала… Твоя пластилиновая жизнь не стоит ничего. Проклюнувшись на свет, разлупив глазки и пролепетав: «Я существую», — в следующее мгновение ты можешь быть отправлен обратно — туда, откуда еще никто не возвращался, чтобы рассказать. И откуда нам знать, что новый Вилли, вернувшийся к жизни в финальном ролике, — это не кукла, всего лишь обладающая памятью и психикой своего прототипа, а сам Вилли мертв, его нет. И если бы Вилли не позаботился оставить узелки для Клэймэна, Хоборг и не вспомнил бы о нем. Прощай, Вилли. Ты всего лишь жалкий комочек пластилина, хоть и спас когда-то Хоборгу жизнь в его путешествии к Глиняной горе.

И всё же Хоборгу надо отдать должное — ему, безусловно, удалось многое. Лишив своего создателя короны, Клогг признал его триумф. Отказ от нее узурпатора знаменует триумф короны, этого Кольца Всевластья мира Neverhood. Похоже, корона сочла Клэймэна лучшим своим носителем. Какой бы выбор ни сделал этот человечек — в пользу себя ли, в пользу Хоборга ли — корона не осталась бы в проигрыше. Правда, остается только догадываться, как переправил бы Клэймэн своей железной волей этот мир и как к этому отнеслись бы те, кто короновал Хоборга за черной стеной неба.

Ах, это гнетущее небо… Эта предначальная пустота… С каким удивлением узнаешь, что все твои мысли и ощущения по поводу этого мира совершенно не соответствуют истории, изложенной в Длинной пещере. Просто Хоборг попал в передрягу, и ему не хватило пластилина для воплощения своего Замысла, который носил имя Everhood. Расслабься, чувак, мы уже вдоволь посмеялись над твоими глубокомысленными размышлениями. Это просто игра. Мы ничему не хотим тебя научить и ничего не хотим тебе объяснять. Всякая игра должна иметь серьезную основу, вот мы и выбрали борьбу добра и зла в ее вселенском масштабе.

Геймплей примитивен до гениальности. Здесь нет пространных диалогов, раскрывающих глубокий внутренний мир героев. Головоломки достаточно просты, подсказки разбросаны щедрой рукою в самых ожидаемых местах, причем настолько непретенциозно, что мне потребовалось довольно много времени, чтобы осознать значимость «ничего не значащей» надписи BOBBY. Пожалуй, всё остальное решается методом научного блуждания туда и сюда, включения и выключения кнопок, случайного попадания в цель. Наиболее очаровательна последняя головоломка с двумя неизвестными — как опустить мост и убрать решетку одновременно, если можно зафиксировать только одно кольцо. Математическая составляющая мозга начинает напрягаться, но тут Клэймэн попадает в глотку зубастика на колесах, и проблема оказывается решена одним мощным плевком.


Этот мир поет. Музыка, которая в титрах приписана Терри Тэйлору, на самом деле производится самим пластилином. Это поют дома, пещеры, долины, растения, это поет пространство, пробираясь входами и выходами Neverhood’а. Дуглас Теннейпл, Майк Дитц, Марк Лоренцен, Эдвард Шофилд бросили семя этого мира, и он вырос из него сам по кэрролловскому принципу «строго в беспорядке». Решая головоломки, Клэймэн восстанавливает эту строгость, разрушенную Клоггом в стремлении отгородиться в Башне от всего мира. И пусть эти пазлы не представляют особой трудности (честно говоря, самой «большой» проблемой является найти комнату с пазлом, а потом понять, что дает его решение), неинтересно не становится ни разу. Нет никакой необходимости не жить в нереальном, невозможном, непредставимом Neverhood.


P.S. Признайтесь, сколько времени вы провели перед ямой с надписью «Не прыгать! Смертельно!», прежде чем прыгнуть?